Экстремальные увлечения (1)

О том, что побывал на зимней ры­балке, в очередной раз неожиданно вспоминаешь недели через две после того, как вернулся со льда, когда уже и улова — если он был — в помине-то нет и все, что мог и хотел, давно по сто раз пересказано тем, кому стоило и не стоило говорить об этом — с ки­стей рук, как со змей в период линь­ки, потихоньку начинает сходить ко­жица, и память непроизвольно начи­нает прокручивать в мозгу все, что было. Это, конечно, касается лишь нас, тонкошкурых, а не тех, кому от природы вовсе не обязательно натягивать на передние конечности толстые рукави­цы. Но и нам хочешь, не хочешь, а приходится сбрасывать их, когда тя­нешь из лунки внезапно отяжелев­шую леску или когда она обледенеет и от прозрачной оболочки ее надо ос­вободить теплом собственной ладони. А бывает и шугу не шумовкой из лун­ки, а горстью выгребешь...

«Стоя на заснеженной равнине, точно на лугу среди холмов, я вруба­юсь сперва на фут в снег, потом на фут в лед и открываю у своих ног окошко; наклоняясь к нему напить­ся, я заглядываю в тихое жилище рыб, усыпанное, как и летом, свет­лым песком, наполненное мягким светом, словно пропущенным сквозь матовое стекло; там царит безмятеж­ный и вечный покой, тот же, что в янтарном небе, гармонирующий с бесстрастным и ровным нравом оби­тателей. Небеса находятся у нас под ногами, а не только над головой».

Я цитирую книгу Генри Торо «Уолден, или Жизнь в лесу», которую даже советские литературоведы величали «знаменитой» и «легендарной», не столько из-за бесспорных литератур­ных достоинств, а скорее из-за того, что ее автор считается одним из апос­толов американского гражданского неповиновения. Ведь кто, как не че­ловек, занимающийся, говоря казен­ным языком, «подледным ловом», совершает самый настоящий акт не­повиновения — погоде, общеприня­тым нормам поведения да самой три­виальной человеческой тяге к удоб­ству и комфорту.

Сам я таковой совершил впервые, учась в девятом классе, когда с тремя такими же оболтусами отправился на подмосковный Сенеж. Был он не шиб­ко, надо сказать, удачен. Мало того, что никто из нас не увидал ни хвоста, ни чешуйки, так еще коловорот, одолжен­ный, самое страшное, у отца одной легковерной одноклассницы, утопили. Как ухитрились только пропереть его с концами в лунку, в которую он по идее пролезать ну никак не должен? Ви­дать, благодаря исключительной везу­чести и легкому опьянению, без како­вого, натурально, не обошлось.

К слову, почитать любителей зим­ней рыбалки поголовно законченными алкоголиками — грубейшая и непростительная ошибка! Проведший хоть день на льду знает, как казавшийся спасительным глоток, и на самом деле принесший минутное потепление задубевшим членам, уже через полчасика оборачивается не проходя­щим ознобом и уже окончательным окоченением. Можно, конечно, пы­таться продолжать упражнения с го­рячительным, но только имея в виду летальный исход от переохлаждения в качестве конечной цели всего свое­го ледового предприятия.

...Первая неудача отнюдь не отвра­тила от надежды хоть что-то извлечь на крючке, мормышке или блесне из-подо льда, который, как умелая кокет­ка, каждый день выглядит по-разному. «Пустое времяпрепровождение» на нем, как дефинировал зимнюю рыбал­ку один высоко, надо сказать, образо­ванный биолог, хотя и с приставкой микро, влекло куда больше, чем оно же, но в московских квартирах. И со вре­менем дошел до того, что был взят даже на тренировку сборной Москвы по «подледному лову» — есть и такая! — на Большую Волгу. Хоть и не в качестве члена, но простого наблюдателя или скорее соглядатая. Вот пофартило! Там играть мормышкой меня учил сам ве­ликий Оскар Соболев. Не скажу, что весь корм пошел в коня, но чего-то в памяти заякорилось...

«Ранним утром, когда все поскри­пывает на морозце, приходят люди с удочками и скудным завтраком и закидывают тонкие лесы в глубь снежного поля, за окунями и моло­дыми щуками; дикие люди, которые инстинктивно следуют иным обыча­ям и доверяют иным авторитетам, чем их земляки, - своими походами они связуют города воедино, там, где связь иначе распалась бы».

Попав как-то в начале восьмидесятых на недельку на Всесоюзную комсомольскую стройку в Сургут, я и там не упустил момента прилепить­ся к собравшимся в воскресенье на рыбалку молодым героям будней тру­довых. Брали они меня неохотно, но от московского лектора с путевкой ЦК ВЛКСМ так просто не отвертишься.

Больше всего меня интересовало, где они в своей сибирской стуже раз­добывают наживку? Может, обходят­ся голой блесной? Оказалось, что на ее крючок обязательно подсаживают червя. Откуда он посреди зимы? А с лета заготавливают и в ящиках с пе­регноем хранят в теплых подвалах. Один богатый бурильщик, рассказыва­ли, даже ко хранению червей бомжа, обитавшего на теплотрассе в подвале его многоэтажки, пристроил. Обоим было хорошо: бомжу сытно, а бурильщик всегда с наживкой.

В Москве-то с этим — без проблем. Были бы деньги. На Птичьем рынке в один год спичечный коробок мотыля на целую десятку тянул. А в Валдае всего четыре целковых. Но для та­мошнего небогатого в массе люда и это деньги. Поэтому обходятся осо­бенно посреди зимы личинкой репей­ника, именуя ее крайне неуважитель­но. Скажу лишь, что кончается это ме­стное название на «вошка». Но плот­ва и на нее берет. А за ней-то по боль­шей части и выходит народ на лед. Котлеты из нее вертеть — просто и эффекгивно. Это для городских зим­няя рыбалка — сплошное удоволь­ствие, для деревенских — пропитание. Иной по своей воле на озеро и не но­гой бы, да питаться надо.

Как ни странно, но даже тот, кого на лед гонит нужда, ведет себя на нем как заправский натуралист. Не все в лунку пялится, а и по сторонам по­глядывает. Вон следы лисьи к жилью протянулись. Знает рыжая, где в тя­желую пору подкормиться. А это кто наследил? Смотри-ка, не зря, видать, борисовские про волков толковали.

Случается бесклевье оборачивает­ся самым лучшим временем на льду. Пойдут разговоры — и за пару часов такого понаслушаешься, что никакой этнографической экспедиции за весь полевой сезон нипочем не собрать.

Немецкие рыбаки приветствуют друг друга при встрече словами: «Petri heil!», поминая апостола Петра, что лавливал рыбку в Земле Обетованной. Русские — по большей части молчат. Но немец, он зимой по-чудному ло­вит. Где увидит промоину, в нее пря­мо с берега и закидывает. В России же сначала пешней ли, коловоротом ли лунку проделай! Да не одну, а потей, каким бы лед толстым ни был, до тех пор, пока клевать не начнет. Вот встречному и не спешат улыбнуться. Внимательно, а то и с подозрением ог­лядывая: что за человек? Но привет­ливое слово или жалоба на невезенье, только искренняя, довольно быстро прогоняют холодок отчуждения. И без него на льду не жарко. Смотришь, и тебе рассказали доселе неведомое, и ты с ближним насадкой или чем иным поделился.

«Лед - интересный предмет для наблюдения... Отчего ведро воды так скоро загнивает, а в замороженном состоянии навсегда сохраняет све­жесть? Принято считать, что таково же отличие страстей от разума».

Разум — вот чем необходимо обла­дать каждому, кто собрался на зимнюю рыбалку. Остальное — дело наживное. Вряд ли кто из нас может похвастать, что ни разика не проваливался. Лично мне везло. Хотя впервые очутился в ледяной воде еще чуть не в первом классе. Но дело было в Москве на Синичке, как звали пруд мы, или Антроповой яме, как он значился на плане Моск­вы, где народу зимой в любое время было невпроворот, потому и обошлось все. И ухнул всего-то по пояс, но за­помнил на всю жизнь гремящие на морозе лыжные штаны, никак не да­вавшие перешагнуть порог квартиры, где заждалась бабушка Оля своего «андели небесного».

Сколько с тех пор я ни слышал пу­шечные выстрелы трескающегося или проседающего льда — всегда на мгно­вение оказывался на Синичке. Нет, стра­ху передо льдом — первым или после­дним — у меня нет, но просто так рис­ковать неохота. Хотя, бывает, иной раз и полезешь, куда по здравому размыш­лению не сунулся бы никогда.

Однажды на Хотче, впадающей в Волгу, издалека показалось, что река уже вскрылась, но, подойдя, увидели, что просто по крепкому еще льду по­верху катит мутная талая вода. Стоя в ней, вертели лунки и из той уже воды, что подо льдом, таскали окуней. Лед держал еще уверенно, но все рав­но ведь — безрассудство!

С описанием зимней рыбалки — точно так же, как с ней самой: начни только... Но, возможно, это лишь иллюзия. Не сказал ли Торо про нас: «Они не заглядывают в книги; они знают и умеют рассказать гораздо меньше, чем могут сделать»?

автор - Михаил КАРПОВ