Каталог статей и интернет-ресурсов

Рубрика : Готовим сами>>Хлеб насущный...

Мы ВСЕ съедим...

    У меня есть один друг, и он, естественно, тоже охотник. Вообще-то, большинство моих друзей – охотники. С охотниками как-то проще, я им доверяю. По крайней мере среди них нет вегетарианцев. Ведь мы, люди, не только всеядны, мы – плотоядны. Хотя, конечно, и среди охотников чудики встречаются.

    Так вот, возвращаясь к моему другу: он терпеть не мог запаха жареной печенки, говорит, что его просто выворачивает. При этом он честно признает, что вряд ли стал воротить от нее нос, если бы не было никакой надежды найти что-либо другое, чем можно было бы спасти себя от голодной смерти. С другой стороны, я сам несколько раз был свидетелем, как Стив с явным удовольствием съедал небольшой кусочек еще парящей сырой печени только что застреленного оленя. Для меня, говорит, свежая сырая печенка гораздо вкуснее жареной. Может быть, горцы и американские индейцы действительно вкладывали в это какой-то совершенно особый смысл, потому что я его не понял. Стив говорит, что мне это и не понять, потому как я из Сибири. Я, полагая, что владею железным аргументом, говорю, что в Польше, откуда приехали его дедушки и бабушки, сырую печенку на завтрак не подают. И тут он меня совсем на лопатки положил, говорит, что его первая жена была наполовину чиппева (индейское племя) и что я напрасно иронизирую по поводу его польских предков. Что к чему?
    Ну, да ладно. По крайней мере, он не заставлял меня есть на ужин то, чего я не хотел. Но должен сознаться, что когда я застрелил своего первого гризли и мой партнер сказал, что я должен съесть часть сердца великого медведя, чтобы породниться со всем медвежьим племенем, я сделал это не задумываясь. Полагаю, что это вопрос культуры, а не вкуса. То, что для меня одного – подарок природы, для другого – омерзительно. Различия очень часто зависят от того, где ты вырос, насколько ты голоден и какой есть выбор. В некоторых местах древесные черви и саранча считаются нормальной пищей, но сама мысль о возможности использования подобных существ в качестве еды оскорбляет чувства, например, большинства европейцев. Французы часто употребляют мясо лошадей, а американцев от одной мысли об этом корежит. Блюда из мяса оленей Скалистых гор можно отведать во многих домах жителей западных Штатов и Канады, но есть и такие, кто не сядет за стол, на который подают оленину.
    Некоторых граждан нашей планеты тошнит от одной мысли о возможности насыщения посредством поглощения какой бы то ни было плоти. Но в целом, мы не только плотоядны, но и всеядны. Кроме самых разных форм и вариантов растительной материи мы употребляем в пищу практически все виды живых существ: собак, кошек, крыс, ласточек, орлов, антилоп, оленей, коров, лошадей, свиней, овец, козлов, кроликов, гусей, индеек, жаворонков, попугаев, кур, кузнечиков, муравьев, медведей, львов, бизонов, мышей, червей, жуков, рыбу, рыбью икру, личинок, птичьи яйца, обезьян, слонов, змей, ящериц, черепах, кальмаров, лягушек, угрей, китов, тюленей, моржей – список можно продолжить. Ой, чуть не забыл, мы также едим друг друга. Не так часто, правда, и не все. Но не будем отрицать, едим.
    Мы ныряем, карабкаемся, прыгаем, копаем и вообще трудимся, не покладая рук, чтобы добыть протеин. И обычно, чтобы получить его, мы убиваем. Ведь мы хищники. Мы также падальщики, по крайне мере, некоторые из нас, ну, хотя бы иногда. Может быть, вам самим или кому-то из ваших знакомых приходилось подбирать оленя, фазана или зайца, сбитых проезжавшей машиной. Правда, желание совершить подобный поступок и скорость действия будут зависеть от нескольких моментов: как давно животное сбито, от степени повреждений и температуры воздуха. Следует признать, что большинство людей в наших краях предпочитают иметь дело с недавно сбитыми животными, то есть они любят свежую падаль. А теперь вспомним о голодных американских индейцах времен экспедиций Льюиса и Кларка, живших в долине Миссури. Они за большую удачу принимали туши утонувших в весеннее половодье и выброшенных на берег бизонов и устраивали по этому поводу настоящее пиршество. А мясо тех бизонов было, ну скажем, хорошо выдержанным, хотя можно смело утверждать, что оно было выдержано до степени разложения. Подобные россказни легко распространяются, но их, как правило, трудно доказать. Ведь граница между съедобным и несъедобным порой бывает трудно различимой.
    А теперь давайте оценим поведение коренного жителя острова Нью-Фаундленд, которому доброжелательные европейцы предложили совершить экскурсию вдоль побережья на одном из своих красивых парусников, предположим, в 1700 году. К полному смятению и искреннему отвращению моряков (которые и сами-то пару месяцев в баню не ходили и зубы не чистили), этот парень, почувствовав себя среди друзей, садится на палубу, стягивает с ног свои муклуки, достает каменный нож и начинает соскребать с пяток зловонные мозолистые наросты и... ест эту дрянь. Но давайте не будем торопиться осуждать эскимосов Нью-Фаундленда, основываясь только на вкусах одного представителя. Ведь вполне возможно, что за свои эксцентричные привычки он был отвергнут своими собратьями, которым осточертели его выкрутасы за столом. Правды нам никогда не узнать.
Не торопитесь задирать свой гордый нос и высказывать что-либо оскорбительное о вкусах других. Помните, что не только представители так называемых примитивных народностей употребляют (или употребляли) в пишу плоть, выдержанную до состояния разложения. Что вы скажете о европейских гурманах, которые наслаждались мясом птицы, после того как подвешенная за шею тушка отваливалась от головы под собственной тяжестью? Или, например, байкальский омуль, которого положено употреблять, когда он уже завоняет. Я ел. Очень своеобразно. Вот толко моя жена неделю со мной целоваться не хотела. Или взять немцев и их сыр «лимбургер». Короче, тухлятина тоже разная бывает. И во многих местах она подается к столу как особо лакомое блюдо.
    Раз уж мы упомянули сыр, следует и французов с их рокфором не забыть. Или такое блюдо, как зельц: не правда ли, удивительное сочетание телесных жидкостей, доведенное до желеобразного состояния, и смесь всяческих обрезков, хрящей, жил и так далее? А что вы скажете о кровяных колбасках? А жареная телячья кровь, так популярная среди старых сибиряков? А маринованные свиные ножки? Открою секрет: я до сих пор мечтаю отведать жареных пиявок, насосавшихся гусиной кровью, - любимое блюдо польского короля Августа. Зато могу похвастать, что имел удовольствие отведать «устриц Скалистых гор» (фаршированные бычьи семенники). В Монтане даже ежегодные «яичные» фестивали проводятся. Факт остается фактом: мы едим практически всех известных нам животных, включая и ядовитых, овладев способами нейтрализации их яда.
    Кроме того, что мы способны употреблять в пищу почти разложившуюся плоть и части тела, которые считаются омерзительными, а также мясо, способное убить нас, если его не приготовить с особой тщательностью, мы любим мясо, от сырого до почти обуглившегося. Достаточно привести в пример японское блюдо суши. Или американские бифштексы с кровью, слегка обжаренные снаружи и абсолютно сырые внутри. А сырых устриц (с кишками и т.д.) не угодно ли? А среди некоторых индейских племен Северной Америки вполне нормальным считалось блюдо из свежесваренных щенков. Их бросали в котел, даже не утруждая себя удалением шкуры, потом снималась «пенка», а остальное съедалось. Видете ли, кипение убивает бактерий. Кости дробились, мозг высасывался, остатки шли собакам. Пусть производят больше толстых щенков. Ранний пример утилизации, или ничто не должно пропадать. Вы можете назвать это дикарскими соусами, варварскими бульонами, примитивными кашами. Но вспомните, что когда европейцы угощали сахаром гостеприимных аборигенов, то у них от этого нового вкуса начинались разные болезни.
    Когда Мерривезер Льюис с членами своей экспедиции подошли к перевалу Лемхи (на границе Монтаны и Айдахо), они повстречали племя шошонов, отправляющихся на охоту на ежегодную охоту на бизонов. К тому моменту члены племени уже давно не ели мяса. Они были настолько голодны, что, когда один из охотников экспедиции застрелил оленя, несколько шошонов, выпотрошив животное, тут же принялись поглощать его внутренности, жуя и проглатывая один конец кишки и пальцами выдавливая содержимое другого.
    Что-то у меня аппетит разыгрался, пойду-ка позавтракаю.
    Однажды мне довелось отведать овечьих кишок в греческом ресторане. Примерно три метра тонких кишок, внешним видом и размерами напоминавших парашютных шнур, были намотаны на деревянный шампур, обжарены над раскаленными углями и поданы на блюде вместе с рисом и виноградными листьями. Я нашел конец кишки и отмотал часть с шампура. Кусок длиной примерно 15 см, хорошо прожаренный, но не хрустящий, легко отделился от мотка, запах был приятен, но мой рот не спешил выделять соки. Я осторожно поместил часть овечьего пищеварительного тракта в верхнюю часть своего собственного, и мои вкусовые рецепторы немедленно признали блюдо нежным и приятным на вкус, как грудка цыпленка или хвост аллигатора, но чуть плотнее по консистенции и посуше. Я попросил добавки. Кстати, требуха была издавна популярна во многих странах Европы.
    Языки вареные и запеченные, нарезанные тонкими ломтиками, радуют своим особым вкусом проголодавшихся людей в разных концах планеты. В XIX веке пристрастие к языкам оленей и бизонов способствовало массовому уничтожению этих животных в Америке. Сегодня говяжий язык по-прежнему остается среди деликатесов, особенно у нас в России. Но кто будет есть олений язык? Или лосиные губы (шашлык из них просто м-м-м-м!)? Кто ест обезьяний мозг? Или легкие? Или глаза? Желчный пузырь, зоб? А ведь все это дает нам те же самые протеин и жир, и все остальное самого прекрасного качества. Кто же ест все это? Будьте спокойны, кто-то где-то ест.
    Я как-то охотился в северо-западной Монтане, и мой проводник, принадлежавший к племени кутенай, рассказывая о некоторых рецептах древних блюд из разных частей и органов оленя, буквально заставлял нас пускать слюни. Я запомнил, как следует запекать оленью трхею: разложить трахею на горячих углях и запекать до хрустящего состояния. Посолить, если соль есть. Сдуть сажу и жевать как толстые хлебные палочки. Сам я это пока не пробовал, но когда-нибудь...
    У того же костра тот же индеец поведал истории об одном из главных деликатесов своих предков: сырые оленьи почки. Добываешь оленя, делаешь, как положено, вскрытие, вынимаешь нежные сладкие почки из их скользких мешочков и отправляешь в собственный желудок. «О, боже, говорили старики и пускали слюни, вспоминая старые добрые времена», - рассказывал Тони Бегущий Молча. Один из слушателей, знакомый охотник из Мичигана, потом позвонил мне: «Я их попробовал! Как свежеиспеченные булочки. Чуть солоноватые, правда. Вкусные!» Что тут можно сказать?
    Целые поколения других индейских племен, после того, как основной источник их пищи, бизоны и олени, были почти полностью уничтожены, выжили благодаря отходам боен белых людей. Им дико было наблюдать, как совершенно полноценные и полезные продукты (потроха, кишки, уши и т.д.) шли на корм собакам или просто уничтожались. Для них это совершенно нормальная пища.
    Представьте, как негодуют французы, зная о том, сколько тонн замечательной, на их взгляд, конины перерабатывается в консервы для собак в других странах. Представьте, что думают о европейцах и американцах вьетнамцы и корейцы, наблюдая их отношение к собакам – столько доброго мяса пропадает в собачьих крематориях. Уж они бы нашли ему лучшее применение. А ведь где-то есть большая страна с множеством людей, и для них корова является святым животным. Они не то что съесть – пнуть ее не могут. А в нескольких других больших странах свиней не убиваю потому, что, как там считают, грязнее животного быть не может. И уж, конечно же, их там не едят.
    В общем, лучше, если мы не будем с пренебрежением относиться к тем, кто смотрит на вещи по-другому. Потому что кто-то где-то на другом конце земного шара может то же самое и о нас подумать. Как говорили римляне: De gustibus non disputande, или о вкусах не спорят.
И будьте уверены, что кто-то где-то обязательно скажет почти о любой части любого живого существа: «М-м-м, вкусно!»
В доказательство хочу рассказать вам совершенно правдивую историю, которая произошла совсем уж не в таком далеком прошлом.

Съевший собаку

    - «Как ты можешь есть эту дрянь?» - спрашиваю.
А в ответ слышу: - «Тот, кто никогда не был голоден, не может кому-то внушать, что вкусно, а что нет. Я как-то съел сырое коровье вымя с куском замерзшего хлеба и думал, что ничего вкуснее не бывает.»
Неловкая пауза длится недолго.
    «Ладно, пусть твои уши наполнятся терпением, и, может быть, я научу твой ум быть теплее, - старый охотник раскурил трубку. - Мой названный брат Билли Без Ребра угодил в переделку. Ударила непогода, он сбился с дороги. А ехал верхом с самого рассвета и ни крошки за весь день. К полуночи он наткнулся на хижину старателя. Ему пожали руку, сказали, что рады его видеть. Он расседлал и стреножил коня и вошел в хижину. Он голоден, как волк, поэтому сразу видит у очага женщину – она что-то готовит, и на доске уже навалена гора ячменных лепешек. Билли настолько устал и проголодался, что что тепло и запах пищи превращают жалкую землянку, которая только от ветра защищает, в настоящий дворец.
    Скоро старуха ставит перед ним оловянную миску с какой-то тушенкой и лепешками и кружку горячего чаю. Он не знает, что это за мясо, но он настоящий джентельмен, поэтому не спрашивает, это не вежливо. Глупо смотреть дареному коню в зубы, вот он и не смотрит. Насытившись, он курит трубку, а хозяин расстилает для него несколько одеял, и Билли заваливается спать.
Утром на завтрак он получает то же самое. Он уже не так голоден и более любопытен, но вопросов не задает. Ему пора двигаться дальше. Он выходит поискать свою лошадь и получает ответ. Чуть в стороне от хижины он натыкается на свежую собачью шкуру, растянутую на земле. Он будто в дырку подсмотрел, из чего была сварена та тушенка.

    Я знавал еще одного парня, его звали Джек Съевший Собаку. Я не знал, как он получил такую кличку, до тех пор пока мне не довелось переночевать в его хижине. Он был уже опытным старателем к тому времени и проводил много времени в горах, надеясь найти золото.
    Так вот, однажды весной я забрался довольно далеко в поисках потерявшейся лошади, но кроме следов ничего не нашел. Я решил вернуться, дело шло к вечеру, и тут моя кобыла подвернула ногу. Мы хромаем потихоньку вниз, и у бобровой плотины я замечаю пару стреноженных кляч. Я начинаю присматриваться, и следы приводят меня к землянке хозяина лошадей, прямо на самой опушке.
    Пока я обозреваю окрестности, появляется хозяин. Это Джек Съевший Собаку. Мы поздоровались, потом я расседлал и отпустил свою измученную кобылу. Когда мы насытились его лучшим харчем – бобы с беконом и жареным хлебом – добрая еда для голодных мужиков – мы закурили, и тут я его спрашиваю, не доводилось ли ему жить с индейцами.
    - Ты думаешь, - говорит он, - откуда взялось мое имя. Да, оно звучит вроде бы на индейский манер, но это не они его на меня повесили. Было это зим 10 назад. Я забрался в самую даль по Алмазному кряжу, оставил лошадей милях в десяти в долине – там и корм есть и снегу меньше. Построил хороший навес и неплохо устроился со своей собакой. Бобров там было предостаточно, я поставил капканы и решил перезимовать. Жратвы было маловато, но в горах полно зверья, и мой мушкет достал бы то, что в капкан не попадет.
Снег пошел рано, и его было много. Спустя дня три после бури я наступаю на скользкий камень и растягиваю связки на щиколотке. Этого мне только не хватало: все, что я могу, это не дать костру потухнуть. А харч подходит к концу. Я съедаю пару бобров, которых ободрал и выбросил раньше. Мой старый пес как-то приносит зайца, и не подумай, что я был не рад. Я режу зайца пополам, но поступаю по-человечески, и отдаю ему кусок. Это последнее, что нам удалось добыть.
    Дружок – так зовут собаку – бегает в лес каждый день, но ничего не приносит. И я знаю, что он не мошенничает – слишком уж он худой, бока совсем ввалились. После того, как мы четыре дня живем одними мыслями о еде, Дружок выглядит так, как будто он чего-то опасается. Он, наверное, думает, что я его сварить собираюсь, но он не за того меня принимает. Чтоб мне подавиться, если я это сделаю.
    На шестой день я начинаю к нему присматриваться. Он лежит возле огня. Он – гончак с длинным толстым хвостом. Я говорю себе, ведь едят же суп из бычьих хвостов! А чем собачий хвост хуже? Вроде он ничего им не делает, только машет туда-сюда, знаки подает. Но это ведь как у немого руки отрезать. На восьмой день голод и боль в лодыжке просто сводят меня с ума, и я только о том хвосте думаю. Где-то около полудня, пока он спит, я подкрадываюсь к нему с топором. Через секунду все кончено. Дружок с жалобным воем скрывается в лесу, а я рыдаю, как дитя, с его хвостом в руке.
    Вода уже закипает. И, как только я обдираю шерсть, хвост идет в котелок. Я вывернул наизнанку пару пакетов из-под муки, в них оказывается достаточно крошек, чтобы суп получился чуть погуще. Уже почтит темно. Я насыщаюсь. И если бы не мысли, то варево можно было бы назвать вкусным. Я запросто мог бы и все съесть, но оставляю половину для Дружка, на случай, если он вернется.
    Около полуночи он протискивается ко мне под одеяла. Я прижимаю его к себе. Он холоднее дохлой змеи. Я обнимаю его и по-младенчески плачу. После того, как он немного согревается, я встаю, подбрасываю несколько чурок в огонь и подзываю Дружка к котелку. Он съедает все до последней крошки. Похоже, что он не узнает. А если и узнает, то по-собачьи прощает.
Мы опять забираемся под одеяла. На восходе он выскальзывает наружу, поскуливая и нюхая воздух, его уши встают, и он начинает помахивать своим окровавленным обрубком. Я смотрю туда, куда он сделал стойку: не далее чем в 25 ярдах от нашего навеса стоит большой олень. Падает легкий снежок, ветер на нашей стороне. Я достаю свой старый мушкет, стараюсь не допустить ошибки. Шомпол ставлю, как опору. При звуке выстрела олень падает вверх ногами – его шея перебита. Через пару минут мы с Дружком добираемся через сугробы до быка и едим его горячую печень, Я видел, как это делают индейцы, но никогда не думал, что во мне так много волчьего. Хорошее случилось утро.
    Это был большой бык с рогами 7х7, старый и довольно жесткий, но нам с Дружком важно было количество, а не качество, и теперь оно у нас было. Нам хватило мяса до тех пор, пока мы не выбрались оттуда.

- А что же стало с Дружком? - говорю я.
- Он издох два года назад, - ответил Джек. - Но он умер толстым.

Текст: Миша Лялин, опубликовано в журнале "Охота и рыбалка 21 век"

Коментарии к этой статье(2)

Оставить свой коментарий